Что подвигло стать именно буровиком? Эта профессия даже сегодня, с учетом всех технических инноваций, — одна из самых тяжелых и опасных.
Признаюсь честно, я о ней никогда не мечтал. Более того, вовсе не предполагал, что после окончания школы вдруг окажусь в Тюмени и поступлю в Индустриальный институт. Жили мы за тысячи километров отсюда — в Южно-Енисейске, поселке золотодобытчиков. Отец работал главным инженером на местном прииске и, конечно, хотел, чтобы я пошел по его стопам. За рабочие годы он накопил уйму исследовательских материалов по специальности, и собирался передать их мне в наследство: хоть кандидатскую, хоть докторскую диссертацию пиши! Учился я хорошо и, наверное, без труда поступил бы в Красноярский институт цветных металлов, как настаивал батя. Но тут вмешалась судьба в лице наших тюменских родственников. Стали зазывать к себе: дескать нечего парнишке в вашем Красноярске по общагам мотаться. У нас он и под присмотром будет, и отдельную комнату ему выделим... Такие вот мелочи жизни в конечном счете определили дальнейший ход событий.
В институте приглянулась новая по тем временам специальность «автоматика и телемеханика», но на неё я не прошел по конкурсу. Предложили идти на бурение: там был недобор. Согласился —будь, что будет! И в итоге не прогадал. Кто-то из великих сказал правильную вещь: случайность — это непознанная закономерность. Когда в институт поступал мой сын, с ним приключилась похожая история, в результате которой он, как и я, стал буровиком. Сейчас Евгений работает в Москве, в известной компании НОВАТЭК на руководящей должности.
Как скоро вы поняли, что с профессией не прогадали?
После третьего курса на производственной практике в Шаимской конторе бурения. Мне повезло, попал в бригаду знаменитого на весь Советский Союз бурового мастера Шакшина. Наставления Анатолия Дмитриевича запомнились на всю жизнь: «Мастер должен уметь делать все, что умеет рабочий, только лучше». Учил ладить с людьми, не бояться черной работы. Удивительный человек, самородок. Не имея даже средне-технического образования, разбирался в буровом деле лучше некоторых инженеров.
С чего вы начали?
С помощника бурильщика. Народ сходу «просветил» насчет моей незавидной доли: «помбур — это существо облитое раствором, завернутое в робу и выброшенное на мороз». Мороза, правда, тогда не было, а вот жара, комарье, проливные дожди донимали всерьез.
Сразу поразила буровая, это только на картинках она выглядит легкой, ажурной, а на деле — великанша весом под 200 тонн. И аксессуары у этой громадины соответствующие. Например, элеватор, предназначенный для подъема буровых труб, тянул килограммов на сто с лишним, а упражняться с ним приходилось как раз помбуру, то есть мне. Подтягивал тяжеленные тали, откидывал лопатой шлам. Каждый день ждали новые заботы, новые премудрости, ведь мелочей в бурении не бывает: как правильно изготовить стропы, сплести пеньковый канат, насадить на черенок кувалду — важно все.
Что помогало преодолевать трудности?
В первую очередь поддержка моих наставников. Но нельзя списать со счетов и то, что я с детства был приучен к тяжелому деревенскому труду. К тому же вырос не «на югах», а в такой же таежной глуши.
После защиты диплома вы, наверное, устремились в Урай, на уже знакомое Шаимское месторождение?
Как назло там не осталось свободных вакансий, меня распределили в Сургут. И тут я не стал дожидаться, пока судьба решит что-то за меня. Набрался смелости и позвонил напрямую начальнику Шаимской конторы бурения Авзалетдину Гизатуловичу Исянгулову . Он коротко ответил: «Приезжай, мы тебя помним».
Уже через год мне дали квартиру, я привез из Тюмени жену с маленькой дочкой. Начали потихоньку обустраиваться. И вот тут на горизонте неожиданно возник Самотлор... Туда должны были перебазироваться многие работники конторы. Это был уже 1971 год, топливно-энергетическому комплексу страны требовалась новая подпитка, тем паче, что «геологическое открытие века» простаивало без дела уже несколько лет.
Как встретила нижневартовская земля?
Ненастьем и унылыми пейзажами. Никогда не забуду как мы изрядно измотанные четырехчасовой болтанкой в вертолете брели по непролазной грязюке... Аэровокзал на поверку оказался тесной одноэтажной деревяшкой, поселок — хаотичным скоплением неказистых балков и вагончиков.
А Самотлор впечатлил?
Впечатлил, но оптимизма не добавил. К тому же, красивое название в переводе с хантыйского означало «мертвое озеро». Но это лирика, а если с профессиональной точки зрения — мы сразу поняли, что ждут нас здесь большие трудности.
Само озеро огромное, а глубина почти везде 1,5-2 метра, вокруг него сплошные болота, а это означало, что каждый раз к месту забурки придется строить лежневые дороги, возить тонны песка для отсыпки. Мало кто знает, что поначалу Самотлор предполагалось и вовсе осушить, хорошо хоть потом одумались.
Известно, что ученые специально для Самотлора разработали кустовой метод бурения...
На Шаиме подобных схем не применялось, многому пришлось учиться. Например, чтобы осваивать залежи, находящиеся непосредственно под дном озера, с одной площадки надо было бурить до десяти наклонно-направленных скважин. Метод требовал хирургической точности. Любой промах мог нарушить сетку разработки месторождения. Забегая вперед скажу, потом нас сильно выручило изобретение инженера Лукьянова — прибор для контроля параметров бурения. С его помощью и при содействии геофизиков удавалось разглядеть причину загвоздки сквозь толщу земли.
Какой участок работы на новом месте доверили непосредственно вам?
Меня определили в районную инженерно-техническую службу (РИТС), но что конкретно по инструкции входило в мои обязанности, никто толком не знал. Я постоянно был на подхвате, крутился, как белка в колесе. Надо было кого-то подменить — подменял, помочь в запуске инструмента — мчался туда. Колодец срочно понадобился — быстро собрал бригаду и вперед: без воды на буровой нельзя. В той самой вахтовке, в которой добирался на куст, и ночевал, и питался, и доставлял продукты.
Мальчиком на побегушках себя не ощущали?
Заморачиваться по этому поводу было некогда. И потом, в эту пору мне не раз приходилось замещать на буровой таких асов, как герои соцтруда Шакшин, Петров, Ягофаров. Меня, вчерашнего студента, такое доверие просто окрыляло.
Может это была специальная «обкатка» перед тем, как доверить вам комсомольско-молодежную бригаду, с которой вы потом прославитесь на всю страну?
Резонно. Только никакой такой бригады в готовом виде еще не существовало. В управлении буровых работ № 1 уже во всю гремел рекордами комсомольско-молодежный коллектив Виктора Китаева, а ребятам из нашего УБР −2, которое возглавлял уже знакомый по Шаиму Исянгулов, оставалось только завидовать своим товарищам. Меня избрали комсоргом управления, и я решил открыто поговорить насчет бригады с начальником УБР. Неожиданно тот дал «добро», но главным сюрпризом стало даже не это, оказывается партком предприятия уже решил назначить бригадиром меня. Стал набирать ребят. К некоторым присматривался уже давно, они и составили костяк бригады, потом к нам подтянулись другие. Был азарт, желание показать старшему поколению, что и мы, молодые, на что-то способны, только вот опыта явно не хватало.
Знаменитую скважину «Дружба» приехали бурить на Самотлор посланцы всех республик Советского Союза.
Идея пробурить такую скважину возникла в связи с 50-летием образования СССР. И у нас был свой резон поучаствовать в знаменательном событии. Хотелось получить мастер-класс от лучших молодых буровиков страны. Задумка сработала. И поучились, и прославились заодно: нас вместе со всеми тогда по телевизору показали.
Наверное, это вдохновило на новые победы?
Вдохновило, но не изменило ситуацию в корне, та юбилейная скважина была обычной вертикальной, одиночной. А дальше нам предстояло самостоятельно бурить те самые «ювелирные» наклонно-направленные. Исянгулов, понимая наши проблемы, закрепил за бригадой старшим технологом опытнейшего буровика Сергея Павловича Афанасьева. Мы старались и его уроки усваивать, и новшества вносить — то с раствором экспериментировали, то пытались работать двумя станками, чтобы сократить простои. Куда деваться? Мы ведь уже вызвали на соревнования бригаду Китаева, и наши старшие товарищи верили, что «молодняк» не подведет. Помогали нам, как могли. Например, чтобы после крупной аварии бригада смогла быстрее восстановить былые темпы — опять протянул руку Шакшин. Его вахты, отработав смену у себя, спешили к нам.
Как-то вы вскользь про аварию...
Она была не первой и не последней, от нештатных ситуаций на буровой застраховаться невозможно. Редко кто задумывается, что земля, её недра, — тоже стихия. Как воздух, вода и огонь. И когда её покой грубо тревожат, бывает что все стихии разом объединяются против людей. К чести моей команды, скажу, из каждой аварии мы выходили достойно, без человеческих потерь.
Соперничество «глебовцев» и «китаевцев» случаем не привело к взаимной вражде?
Какая может быть вражда? Мы ведь делали общее дело, трудились на благо державы. А соревнование стало мощным стимулом к более высоким производственным результатам. Если до этого мы отважились включить в свои обязательства на 1973 год 40 тысяч метров проходки, то потом, пытаясь угнаться за бригадой соперников, повысили планку аж до 60 тысяч. Это был подарок приближающемуся XVII съезду Комсомола. В качестве его делегатов мы потом прибыли в Москву вдвоем с Виктором Китаевым, вместе поселились в гостинице «Россия», где наконец-то нашли время, чтобы как следует пообщаться. По-дружески, разумеется.
В 1974 году наш коллектив замахнулся аж на 80 тысяч метров проходки, больше нас среди всех комсомольско-молодежных бригад страны решились пробурить только ребята Китаева.
Вы сделали серьезную комсомольскую карьеру. Это не мешало основной работе?
Сначала меня избрали членом ЦК ВЛКСМ, потом ввели в бюро ЦК. Почетно, конечно. Но через некоторое время общественные дела и поездки стали отнимать слишком много времени. Не выдержал, обратился к первому секретарю ЦК Борису Пастухову с просьбой, чтоб меня на заседания бюро вызывали только в том случае, если обсуждались какие-то сверхважные для комсомола вопросы, или же когда речь шла о производственных проблемах. Еще меня избрали депутатом Нижневартовского райсовета, включили в состав бюро Тюменского обкома ВЛКСМ. Как «почетному члену многих академий» мне приходилось встречать множество делегаций. Космонавты, знаменитые артисты, хоккеисты и т.д. Приходилось жертвовать свободным временем, интересами семьи, где росло уже двое детей. Но запускать дела на работе было для меня неприемлемо. Однажды, не успел прилететь из Москвы, а уже надо мчаться на пленум в Тюмень. Пошел на хитрость: позвонил и сказав, что на больничном, отправился «болеть» на буровую.
Вы 10 лет ходили в мастерах. Что мешало расти по служебной лестнице?
Комсомол не отпускал. В нефтяном «табеле о рангах» эта должность рабочая, а в составе бюро нужен был именно представитель «пролетариата». «Освободили» наконец только после XIXсъезда ВЛКСМ в 1982 году и я сразу занял кресло главного инженера УБР. В УБР работало уже 8 бригад, бурили более полумиллиона метров в год. Причем канула в лету прежняя система оплаты труда. Раньше деньги платили за пройденные метры, теперь за готовые к эксплуатации скважины. Согласитесь это более разумно. Еще в пору моего бригадирства мы вместе с товарищами так рассудили, и к нам прислушались.
Из «молодого Глебова» вы стремительно превратились в зрелого, стали опытным руководителем. Что за этим последовало?
Через три года меня перевели в Главтюменнефтегаз, назначили начальником управления по бурению. Через два года направили в столицу на учебу в Академию народного хозяйства, потом была Нягань и должность заместителя гендиректора в «Красноленинскнефтегаза». В 1995 году позвали в только что созданную Тюменскую нефтяную компанию, опять же в «главные буровики» её дочернего предприятия. Шестнадцать лет моей жизни связаны с добычей нефти на юге Тюменской области.
После Самотлора Уват, наверное, показался курортом?
Не совсем. Романтики — иными словами, бытовой неустроенности и бесконечных сюрпризов от сибирского климата и здесь хватало. Плюс отсутствие инфраструктуры, сложные в технологическом аспекте месторождения... А в 2002году, когда запустили Кальчинское, буровые работы и вовсе пришлось свернуть, потому что при существующей системе налогообложения, разработка Уватских залежей могла оказаться неэффективной. Столько было вложено сил, денег и вдруг — полный ступор.
Об этом мало кто знает...
Усилия не пропали даром, достаточно быстро трудности удалось преодолеть. Что же до меня, я здесь оказался, как говориться, в своей тарелке. Особенно радовало, что в коллективе трудилось много молодых перспективных ребят. Где-то я, как буровик-универсал учил их, где-то они делились новыми знаниями. В бурении многое изменилось, возникли специализации по разным направлениям. Теперь одни в совершенстве знают технику приготовления буровых растворов, другие занимаются телескопическими методами исследования скважины и так далее.
Выйдя на пенсию по работе не заскучали?
Некогда, внучата, дача, встречи разные в нашем Нижневартовском землячестве, в Фонде имени Муравленко. А то «однополчане» с Севера нагрянут. Опять же до родимой конторы «ТНК — Уват» рукой подать. Сослуживцы постарались, организовали мне постоянный спецпропуск, где про цель визита так и сказано «для общения».
Значительную часть вашего фотоархива составляют комсомольские снимки. От них так и веет безоблачным оптимизмом. Неужели в брежневскую эпоху с её показушностью, вы не замечали, что вокруг так много фальши?
Была скорее излишняя доля пафосности. Но кто сегодня станет спорить, что всесоюзные ударные комсомольские стройки стали громадным подспорьем в развитии Западно-Сибирского нефтегазового комплекса, а потому навсегда останутся в истории? Страна создавала запас надежности для экономики завтрашнего дня. Ради этого мы готовы были мерзнуть, недосыпать, неделями пропадать в «поле». Я когда со съездов приезжал, думаете ребята надо мной подшучивали: мол, как отдыхалось в столице? Наоборот, искренне расспрашивали обо всем, потому что чувствовали свою причастность к решению важных государственных задач и тоже гордились этим.
Текст: Ирина Притчина
Первый ресторанный холдинг, успех которого в Сибири пока никто не повторил, первое место среди региональных отделений «Деловой...