Жабровец Марина: "Театр – это то, что между сценой и залом"

Ваше имя неразрывно связано с театром. Помните свое первое знакомство с ним?

Мне было лет пять или шесть. Родители отвели нас с сестрой в Тюменский драмтеатр на спектакль «Немой рыцарь». По сюжету, главный герой дал обет молчания, чтобы доказать свою верность любимой женщине. Потом его обвинили в преступлении — естественно, неправомочно. Все герои взмолились: «Оправдайся! Поверят твоему честному слову!» А он не может, он же дал обет. Чуть ли не на эшафоте дама сердца все-таки заставила его заговорить. На меня это произвело такое впечатление, что я потом неделю молчала.

Как родители отреагировали?

Я думаю, они поняли. Мой папа тогда работал в «Тюменской правде», был заведующим отдела культуры, школ и вузов. Нас все время водили на премьеры, потому что папа писал рецензии. Потом мы обязательно обсуждали увиденное — таким образом папа развивал нас. Мы очень любили высказывать свое мнение, анализировать, спорить. Играли с сестрой во всякие театрализованные игры.

Каким был ваш первый режиссерский опыт?

Когда мне было лет 12, я посмотрела фильм «Золушка» по сказке Шварца — с Яниной Жеймо и Раневской. Впечатление было таким сильным, что я по памяти восстановила текст, написала сценарий, собрала детей в классе, и мы начали репетировать. Сама я была мачехой — ее никто не соглашался играть, а мне было в принципе все равно, я актрисой быть никогда не хотела. Взрослых я подключила к нашей затее уже на стадии шитья костюмов. Показали потом этот спектакль родителям на классном часе.

После этого папа сказал: «Марина, то, чем ты занималась называется режиссура». А я даже не думала, что это увлекательное занятие — профессия. Так, уже в 6 классе я знала, кем буду. Написала письмо в ГИТИС с просьбой об условиях приема и села готовиться. К концу 10 класса прочитала все, что можно о театре, всю драматургию, у меня был уже солидный режиссерский багаж. Все в школе знали, что я веду кружок без помощи учителей, родителей. Сама находила помещение. Если нас уборщицы выгоняли, шла к директору и говорила: «Пожалуйста, решите эту проблему». И с нами считались!

Но ведь поступили вы не в ГИТИС?

Нет. Чем больше я читала, тем меньше уверенности у меня оставалось — я понимала, что ничего не знаю. К тому же папа мне сказал, что режиссером можно стать только после 30 лет, когда накопится жизненный опыт. Поэтому после школы я год отработала помощником режиссера на нашем телевидении — набиралась жизненного опыта, а потом поступила на режиссерскую кафедру в Челябинский институт искусств и культуры. Там была на таком хорошем счету, что меня решили оставить на кафедре. Я сказала: «Как я буду преподавать? Я же ни года не работала режиссером!» И решила поехать на Север, в Сургут, хотя распределили меня в Тюмень.

В Сургуте работала режиссером во дворце культуры «Нефтяник», создала там с нуля театральную студию «Зеркало». Надо понимать, что тогда в Сургуте не было ни одного театрального кружка, ни театра вообще. Поэтому нас ценили: мы собирали полные залы. Я получила медаль «За достижения в самодеятельном искусстве».

Как набрали ребят в студию?

Ходила по школам и ПТУ на классные часы. Просила пять минут времени, говорила: «У меня театральная студия, будем заниматься фехтованием, акробатикой, буду учить вас падать, кувыркаться». Один раз мне сказали: «Покажи!». Я тогда была девка подтянутая, спортивная. Сделала кувырок со стула назад, кувырок со стула вперед. Ко мне в итоге пришли 85 человек.

Этот театр просуществовал замечательно четыре с половиной года. Ставили двухактные спектакли «Жестокие игры» Арбузова, «Тогда в Севилье» Алешина, «Расскажите обо мне» («Легендарная личность») Левашова, сценические миниатюры, сказки, проводили творческие встречи со зрителями. Я уехала, оставив после себя прекрасный коллектив и наследника, который продолжал занятия. Этот театр существовал потом еще долго, стал народным. Многие студийцы получили театральное образование.

Почему в Тюмени не стали создавать собственный театр?

Когда я приехала в Тюмень, для меня приоритеты уже были расставлены: или я занимаюсь режиссурой, или театральной педагогикой. Мои студийцы замечательно создают театры, а я со своими студентами очень часто спектакли делаю в рамках учебного процесса в Учебном театре при кафедре — так удовлетворяется моя собственная страсть к режиссуре. Уже работая на кафедре, я узнала о том, что ГИТИС создал высшие режиссерские курсы и на базе уже имеющегося образования дает второе высшее — «Режиссура драмы, преподаватель режиссуры драмы». И я поступила в ГИТИС. Он никуда от меня не ушел!

Тюмень называют не театральным городом. Это так?

К сожалению, пока да. Театральность или нетеатральность не зависит от размеров и богатства города. Это только количество театров, творческая конкуренция между ними, культурные среда и традиции. Екатеринбург беднее нас, но у них 25 театров, а у нас — три. В Тюмени студиям трудно найти себе место. Более или менее это решается в вузах: так родилась «Мимикрия», студии «Будильник», «На коврике», «Быть». В ТюмГУ интересовались когда-то театром вот и приютили Татьяну Тарасову с ее студией «ТЕАТРиК». Таня, кстати, сейчас в Москве, преподает в ГИТИСе и ВГИКЕ.

Должна быть помощь «сверху»?

Обязательно. Помогать надо и грантами и с помещением для театра. Энтузиастов у нас много. И будет еще больше, как только они получат малейшую поддержку со стороны власти. Потому что театр (студийный особенно) себя не окупит никогда, как, впрочем, любое другое серьезное искусство, особенно на ранней стадии развития. Ван Гог умер в нищете, при жизни у него купили всего три картины, и две из них приобрел его брат.

Надо быть очень известным, чтобы зарабатывать искусством. Но чтобы «раскрутиться», необходима стартовая площадка: сцена, зал. Почему ребята из «Мимикрии» вышли на улицу на ходулях? Потому что у них не было помещения.

Сейчас театр вынужден конкурировать с кино, 3D. В чем его преимущество?

В его игровой природе. В том, что театр — это увлекательная игра, поединок, за которым следит зритель. Это метафоричность, образность, призыв к сотворчеству: а зритель всегда хочет быть сотворцом. В театре меняется наше восприятие. Я, например, не могу себе представить, что сижу одна дома перед телевизором, что-то смотрю и дико хохочу. А в театре — смеюсь и плачу.

Как сказал выдающийся французский режиссер Жан Луи Барро, театр — это не то, что в зале, не то, что на сцене, а то, что между залом и сценой. Важен живой, сиюминутный, трепетный контакт артистов и зрителей. Это — эксклюзив театра!

Как заражаете своим отношением к творчеству студентов?

Верю, увлечена, люблю театр и студентов. Ведь что такое педагогика? Это когда мой ученик любит то, что люблю я. И ненавидит то, что ненавистно мне: халтуру, конъюнктуру, фальшь. Мне нравится, когда мой ученик спорит со мной, возражает, отстаивает свою точку зрения. Когда он начинает учить чему-то меня. Когда я понимаю, что Наташа Шурганова разбирается в хореографии лучше, чем я, а Данька Чащин больше понимает в новейших технологиях, в видео-инсталляциях, я испытывают дикий восторг и с радостью подпитываюсь от них.

Какой вы помните Тюмень вашего детства?

Мне было примерно 3 года, когда наша семья переехала сюда. Это был город, покрытый зелеными зарослями. Огромные пустыри, где мы играли, ловили бабочек, делали домики, в песке рыли пещеры. Безопаснейшие дворы, где все собирались — старички играли в домино, женщины на лавочках общались. Беседки с лампочками, парочки с гитарами по вечерам. Дети огромными армиями — по 20-30 человек. Я помню подъезд нашего четырехэтажного дома — мы жили на Советской — и тетю Лиду с третьего этажа, которая высовывалась в окно и кричала: «Я пирожки спекла! Кто хочет — заходите!». Ключи все «прятали» под коврик перед квартирой, и я не помню случаев воровства.

Также помню грязь, досочки вместо асфальта, бесконечные очереди, в которых я провела полдетства: мама нас ставила в очередь, и мы стояли по часу, меняясь с сестрой. Помню конфеты «Красный мак» как самое желанное лакомство. Сок, который разливали по стаканчикам.

Характер города изменился?

Для меня характер города — это люди и воспоминания. Мама, могила папы, моя любимая сестра-близнец, живущая на соседней улице, семья дочери, друзья, студенты, выпускники. И если они существуют — для меня этот город родной. Видимо, я действительно люблю Тюмень — раз не уехала. Потому что меня оставляли на кафедре в ГИТИСе.

Остались из-за любви к городу?

Было много причин. Муж, который сказал: «В какую Москву? Я не поеду!» Моя родная кафедра — как я могла ее бросить? Родители... Я осталась. И ни на секунду не пожалела.

Текст: Наталья Фоминцева, фото из архива Марины Жабровец.