PhD-иссследователь, географ — гляциолог-мерзлотовед
Живет в Израиле, приезжает в Сибирь участвовать в исследованиях и читать лекции студентам. Говорит на нескольких языках. Хорошо чувствует себя на международных научных форумах, но еще лучше — в полях, где-нибудь за Полярным кругом или в высокогорье Сибири.
Где вы родились, Влад?

В Минске. Там же закончил Белорусский государственный университет, геолого-географический факультет. Вырос в военном городке, отец был подполковником инженерных войск.

И фронтовиком?

Да. Участвовал в организации обороны Минска, воевал на Третьем Белорусском фронте. Дошел до Кенигсберга. Полкителя боевых наград. Пятилетним пацаненком я залезал под стол, когда отец собирался в нашем доме с друзьями-фронтовиками, и жадно слушал их разговоры, которые вовсе не предназначались для детских ушей... Для меня вообще эти люди, прошедшие войну, — словно вырубленные из скалы. Это поколение всегда у меня перед глазами.

После войны в нашем военном городке безотцовщины было много. Если на фронте люди практически ничем не болели — известный психологический фактор, — то когда «отпустило» — маятник качнулся в противоположную сторону. Чуть ли не через выходные в нашем Доме офицеров хоронили какого-либо бывшего или еще кадрового офицера. Мне повезло больше других — я до старших классов был с отцом, не то, чтобы я его боготворил, но люди такой породы дорогого стоят.

Мы считались элитой, богатыми среди нищих: жили в двух комнатках в коммуналке впятером, но я даже мог взять с собой в школу бутерброд из дома! Отец учил меня не терпеть оскорблений — и за унижения, и, конечно, за «жидовскую морду» бить сразу в лоб. И я бил. Хотя мне самому доставалось. Мы вообще, мальчики рождения конца 40-х — начала 50-х, дрались много, была привычка к жестокости: ведь время было еще близко, когда кто-то мог сказать, что «.. выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую..». Несомненно, сказывалось то, что нас воспитывали люди, привыкшие за годы войны ко многому, в том числе к смерти. Поэтому помимо музыки (как и полагается мальчику из нормальной еврейской семьи, музыкалку я закончил!) активно занимался боксом. В Белоруссии, между прочим, всегда были хорошие борцы и боксеры — и многие из них евреи. Наверное, потому, что часто им приходилось постоять за себя. Так, один Ботвинник был великим шахматистом, другой, тоже белорусский, Ботвинник — известный в СССР боксер. У него я в секции и учился.

Но вы-то в армии не служили? В вузе ведь наверняка была военная кафедра...

Нет, служил, как полагается. Дело в том, что свою физико-математическую школу в Минске я прекрасным образом закончил в 1966 году, но на физическом факультете, как ни парадоксально, у меня вдруг совершенно не пошла высшая математика! Не нашлось в свое время преподавателя, который помог бы мне совершить переход от элементарной математики, задачи которой я щелкал как орешки, к высшей. Так бывает. А в 1967 году случилась известная «шестидневная война» Израиля с соседями, которая в нашей стране, с одной стороны, всколыхнула антисемитские настроения, но с другой способствовала развитию диссидентства. Эти два независимых друг от друга обстоятельства — математика и события 1967 года, — сыграли в моей судьбе серьезную роль. Первый курс подходит к концу, надо сессию сдавать, а мне неохота. Значит, армия? Меня это не пугает — я вырос среди нее. Увлекся горным туризмом, лето провел в походах с друзьями-географами, а потом подал документы к ним геофак и сдал экзамены.

И здесь мне понравилось, стало интересно. Нас учили не только специальным дисциплинам, но также рисованию, русскому языку, фотоделу, основам медицины. Логика была такая: если вас завтра пошлют в Арктику или в глухую тайгу, вы должны все уметь! Так пролетело несколько лет. Помимо учебы, я довольно серьезно увлекся диссидентством, читал самиздатовского Солженицына, Сахарова, и на меня таки «капнули» куда следует. В один прекрасный день меня вызывает к себе мой учитель — профессор Ольга Филипповна Якушко — великий интеллигент не в первом поколении, и говорит, что мне необходимо быстро выписаться, покинуть Минск и ехать в Якутию работать к ее ученику, который руководит геологической экспедицией.

Из теплого Минска в промороженную Якутию?

Да. И не просто в Якутию, а в самый холодный Верхоянский район. Ровно через неделю после нашего с ней разговора, я, уже в статусе студента-заочника, начал работать там, и меня сразу засосал север... Однажды был в Якутске и зашел в Институт мерзлотоведения, которым руководил академик Павел Иванович Мельников. Он меня принял, поговорили. Так я оказался на «Мерзлотке» и стал мерзлотоведом.
Что касается армии, служить отправился сразу, как только получил диплом. Потом вернулся в Якутск.

Сколько там прожили?

15 лет.

После этого случилась Тюмень?

Не так быстро. Перед ней был еще некоторый период в Магадане, на Чукотке и не только. После Магадана мне предложили возглавить мерзлотную станцию на Колыме, но жена воспротивилась — детям пора идти в первый класс и они, по ее мнению, должны учиться в более нормальных условиях! Решили выбрать. Были предложения из Иркутска, Барнаула, Новосибирска и Томска. Приехали «на посмотреть» в Томск, и наши дочери сказали, что им там нравится. Томск не мог не понравиться — все-таки Сибирские Афины. После долгих обменных историй с квартирами, всё вроде бы наладилось. Еще на 15 лет.

Волшебная цифра в вашей судьбе!

(улыбается) Она могла быть и больше в Томске, но началась перестройка-перестрелка. Наука и производства встали, в магазинах все пропало. Профессура пошла торговать на рынок всем подряд. Нервы у людей сдавали, в университете все чаще стали появляться некрологи о смерти сотрудников в результате инфаркта или инсульта.

Вы решили уехать?

Да нет. Все-таки воспитание в офицерской семье и прочее. Все началось со звонка моего знакомого, который попросил встретить (а у меня была иномарка, хоть и ношенная!) представителей еврейского консульства, прибывших на какое-то мероприятие. Встретил, посидели у нас дома за рюмкой кофе, поговорили. Гости пообщались с нашими восьмиклассницами и... пригласили их учиться в Израиль на полное обеспечение — там начиналась такая программа. Мы же, по условиям договора, могли навестить дочерей через год, или им можно было навещать нас. Однако сам ездить в Землю Обетованную я не имел права еще пять лет — на такой срок мне наложили вето, поскольку я имел допуск к секретке. За это время я с удовольствием прошел при МГУ специализацию по иудаике и (долго ли, коротко ли) отправился, наконец, посмотреть на историческую родину. Дети наши за минувшие годы уже полностью там обжились, учились и никуда ехать больше не собирались. Времена все еще были неясными, и мы остались с детьми по линии воссоединения.

Тюмень как появилась в вашей судьбе?

В середине 2000-х годов стартовала программа привлечения ученых — бывших соотечественников — к исследованиям в России, возникла реальная возможность жить в Израиле и приезжать, когда нужно, в Россию. Меня начали приглашать в разные организации участвовать в экспедициях, читать лекции, проводить со студентами полевые сезоны, оплачивая дорогу и пансион. Как-то я был приглашен на юбилей кафедры криолитологии и гляциологии Московского госуниверстета, и там мы встретились с Владимиром Павловичем Мельниковым, с которым были знакомы по Якутску. В свойственной ему решительной манере он пригласил меня участвовать в исследованиях возглавляемого им Института криосферы Земли. Так началась моя тюменская история.

Но зачем вам, человеку мира, стала нужна квартира в Тюмени да еще на 23-м этаже?

Нравится мне здесь. А квартира? — Не люблю приезжать и жить в чужих. У меня были кое-какие накопления, помогли дети, давно вставшие на ноги, ну и решили обустроить российскую точку.... А высокий этаж? — Так к высоте в горах привык....

Что дает вам Тюмень примерно понятно — возможность приезжать и получать ощущение, что не зря живете... А что вы даете этому городу?

Городу — не знаю. Но для тюменской науки кое-что делаю. Пишу статьи и думаю, что создаю, таким образом, неплохую научную продукцию, и потом — я все же полевик — и сам езжу в экспедиции, и с тюменскими студентами в поле время провожу. Мне интересно подключаться к исследованиям в нефтегазовом университете, а теперь и в ТюмГУ, я люблю быть со студентами и учиться смотреть на мир их глазами. Считаю, что учить их — значит быть хорошим оратором и немного актером, а у меня были такие прекрасные педагоги, что заложили во мне необходимые качества. Мне, конечно, жаль, что на сегодня разрушили прежнюю российскую, точнее — византийскую, систему обучения и перешли на болонскую. На мой взгляд, в России была хорошая система образования, и та прежняя система для России подходила лучше. Но тут мы не во власти что-либо изменить.

Как выглядит наш регион с вашей точки зрения в отношении науки?

Про всю науку не скажу, естественно. Что касается нашей проблематики — изучения мерзлых толщ, — сильные позиции, конечно, сохраняет МГУ, но и Тюмень тоже выглядит весьма и весьма достойно. На мой взгляд, она сильнее других среди сибирских организаций, не в обиду коллегам будет сказано.

Каковы ваши намерения в отношении академической кафедры криософии, недавно созданной в ТюмГУ? Все-таки она первая в мире такого рода.

Туда приглашено участвовать в исследованиях уже несколько соотечественников — попробовать свои силы. Что касается меня, еще 40 лет назад мой первый учитель профессор Якушко нацелила меня на изучение взаимодействия оледенения и мерзлых толщ. Этот вопрос в России, да и вообще в мире, мало кто изучает. А он крайне важен. Раскрыть ритмику этих процессов очень актуально, ведь от результатов исследования зависят прогнозы в плане тенденций изменения климата, что весьма важно.

Вопросов новой кафедре предстоит решить немало. Надеюсь, и мои знания придутся ко двору.

В свое время я обещал научному руководителю кафедры академику Владимиру Павловичу Мельникову, с которым меня судьба связала еще 40 лет назад, посильно помочь ему в решении проблем, которые он ставит как руководитель соответствующих подразделений. Я привык быть верным присяге, если даю ее, ведь я из семьи офицера-фронтовика.

Текст: Людмила Караваева. Фото из архива Влада Шейнкмана.
Интересное в рубрике:
Морсы «Ями-Ями» можно попробовать только в Тюмени. При сроке годности в трое суток натурпродукт, сваренный компанией...
Дон Кихот и Соловей-разбойник, уходящая Тюмень и библейские сюжеты, геометрия Севера и романтические портреты ...
За сохранение семейных традиций в трех поколениях и значительный вклад в укрепление правопорядка семье Велижан...
Он видит в косточке авокадо спрятавшегося кролика, а в деревянном бруске — одалиску. Называет себя ...
Его открытия — от маленьких бабочек до скелета гренландского кита — самого большого животного в&nb...
В июле 2016 года тюменский историк Егор Макаров издал книгу «Тюмень глазами русских и зарубежных литераторов»...

По образованию она педагог, экономист и управленец. Более 10 лет назад увлеклась лоскутным шитьем и даже нашла...

Один из самых популярных сегодня региональных Интернет-порталов — тюменский сайт для родителей «Детки!»...