Врач-психиатр, психотерапевт
Анна Уразбахтина уверена, что дети лучшие учителя — они воспитывают в нас терпение, принятие и любовь к жизни. Ей и самой ежедневно приходится учить родителей терпению — с 2014 года выпускница Тюменской медицинской академии занимается реабилитацией детей с аутизмом, поведенческими расстройствами и речевыми нарушениями. Ее специализация — синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Этой теме посвящены несколько статей и авторская методика, суть которой состоит в бережной коррекции поведенческих навыков ребенка.

— Обычно бывает, что в медицину идут или дети врачей, или часто болевшие в детстве люди. У вас какой случай?

— У меня бабушка медсестра. Когда я к ней в детстве приезжала, она меня водила в больницу, и я, конечно, впитывала в себя медицину. Но из всей моей семьи я единственный врач. И врачом я хотела быть сколько себя помню. Никогда своей мечте не изменяла, как бы сложно не было учиться в медакадемии.

— А почему выбрали психиатрию и именно детскую?

— В студенчестве примеряла на себя много специализаций, но на пятом году обучения у нас был курс по психиатрии, и я влюбилась без памяти. Было настолько интересно узнавать не просто клинические проявления психических заболеваний, а постигать суть — откуда это берется, почему происходит. Именно тогда я поняла, что не хочу всю жизнь сидеть в кабинете и выписывать рецепты. Мне нравилось общаться с людьми, с детьми, пытаться заглянуть за симптом, а не просто назначать лечение.

У меня превосходный научный руководитель и друг Денис Владимирович Култышев. Он меня привел в психотерапию и поддерживает до сих пор. Научил смотреть не на симптом, а заглядывать дальше: какая боль кроется у ребенка, что происходит в семье. Для меня способность увидеть это — высший пилотаж.

Детей люблю до безумия, они моя радость, и в другой сфере я себя просто не представляю. Конечно, работаю и со взрослыми, и с подростками, но дети — это мое.

— Но статус детского врача вас не избавляет от общения со взрослыми — их родителями. Как вам дается этот аспект работы?

— Вообще, это самая сложная часть моей работы. Потому что ребенка я перестрою на поведенческом уровне, подтяну когнитивные функции, но переубедить в чем-то взрослого человека куда сложнее. Особенно когда есть бабушки и дедушки, или даже несколько поколений родственников, которые уверены в правильности своих воспитательных методов. Раньше считали, что ребенок должен ходить в детский сад, никаких игр и прогулок кроме этого ему не нужно, телевизор только на пять минут, а если что не так — бить по рукам.

Конечно, большинство родителей сейчас от этого уходят, но стереотипы все еще очень сильны. Поначалу мне было тяжело, я сильно переживала и пропускала все через себя. Но у меня есть замечательные коллеги, которые меня учили и учат, как правильно рассказать родителям о проблеме. Постепенно я налаживала контакт и теперь абсолютно спокойной себя чувствую в общении с родителями.

Я открыта и даю понять родителям, что мы одна команда. У нас есть общая цель, и если мы не будем вместе, результата не получится.

Всегда даю свой личный номер телефона. Мне могут позвонить днем, вечером, иногда звонят даже ночью. И я обязательно отвечу и со всеми поговорю. На этом строятся мои взаимоотношения с пациентами.

— Есть огромное количество мифов о синдроме дефицита внимания у детей. Насколько они мешают вам в работе?

— Конечно, есть стереотипы и книги, в которых предлагаются разные устаревшие методики. Постепенно налаживая контакт с родителями, я показываю им, что эти методы не эффективны. Приглашаю их на прием, показываю, как можно общаться с ребенком без криков, чрезмерных требований и быть услышанным. Для меня самое лучшее вознаграждение — видеть, как выстраиваются отличные отношения между ребенком и родителем.

— Другой важный аспект — отношение общества к таким детям. Нужно ли рассказывать о них всем или достаточно работать исключительно с родителями, чтобы они умели корректировать поведение ребенка?

— Ко мне очень многие мамы приходят в слезах, в тяжелой депрессии, потому что не понимают, как вести себя в обществе с малышом. Даже если они уже знают методы успокоения гиперактивного ребенка, окружающие, к сожалению, сильно вмешиваются и влияют на жизнь таких мам и их деток. Маме и так сложно, а тут еще со всех сторон: «Да что же ты не можешь успокоить своего ребенка?!»

Это огромный стресс, и мне очень жаль мам, которые с такими проблемами сталкиваются. Я всегда говорю: «Есть вы и ваш ребенок, мнение других людей в такой ситуации учитывать не нужно».

Конечно, можно больше рассказывать о детках с СДВГ, но это касается и других, более тяжелых заболеваний. Особенно важно обращать внимание воспитателей и учителей на эту проблему, потому что сейчас детей с гиперкинетическими нарушениями просят уйти из детского сада, переводят на домашнее обучение. Представляете, какой это стресс для родителей и ребенка?

Но и педагогов можно понять: такой ребенок в классе или в группе — огромная нагрузка. Поэтому в первую очередь нужно приходить в детские сады и школы, объяснять, что можно найти подход к ребенку. Гиперактивный ребенок способен заниматься, выполнять все рекомендации и инструкции, он отлично реагирует на запреты и ограничения, просто нужно знать правила взаимодействия с ним. Надеюсь, в скором времени выйдут методические рекомендации, которые мы подготовили вместе с коллегами. Там будут советы для психотерапевтов, психологов, родителей, учителей, воспитателей детских садов.

— У вас есть авторская программа работы с детьми, имеющими гиперкинетические нарушения. В чем ее суть?

— Да, мы с коллегами разрабатываем такую программу. Считаем, что медикаментозное лечение в таких случаях нужно подключать не сразу и сначала отработать поведенческие навыки ребенка.

Многие мамы приходят и говорят: «У меня ребенок с гиперкинетическим нарушением, выпишите мне таблетки, пожалуйста». Я же уверена, что в первую очередь с ребенком нужно работать на поведенческом уровне, и убеждаю в этом родителей.

Мои коллеги — Софья Авхимович и Юлия Чурсина — также имеют запатентованные авторские программы, касающиеся разных аспектов гиперкинетических нарушений. Мы часто работаем вместе или консультируемся друг с другом.

— Расскажите о ваших профессиональных планах.

— Мне интересна не только практика, но и наука. Я являюсь заместителем руководителя совета молодых ученых Российского общества психиатров, пишу научные статьи, публикуюсь в журналах из списка ВАК.

Сейчас мы с научным руководителем и коллегами планируем осуществить свою мечту — открыть научно-практический центр превенции и профилактики кризисных состояний. Пока он только официально зарегистрирован и существует как научная единица. Для нас подготовка к его открытию — огромный ежедневный труд. Еще я работаю волонтером в Кризисном молодежном центре, открытом при поддержке департамента по спорту и молодежной политике Тюмени. В общем, стараюсь развиваться во всех сферах.

— Как вы оцениваете тюменскую психиатрическую школу?

— Считаю, что у нас отлично организована психиатрическая помощь, но есть куда расти. Я бы хотела, чтобы активнее развивалась именно психотерапия. Пациенты охотно идут к неврологам и психиатрам, а к психотерапевтам обращаются немногие. И мало кто понимает разницу между психологом и психотерапевтом, психиатром и психотерапевтом.

Я больше скажу, не всегда моя семья понимает, чем я занимаюсь. К сожалению, не хватает информации о том, чем может помочь психотерапевт, в каких случаях к нему нужно обращаться. Надеюсь, наш центр поспособствует популяризации этой области медицины.

— С какими проблемами подростки приходят в кризисный центр?

— Их не слышат, не видят, не считаются с их мнением.

Есть такая методика, когда мы просим подростков нарисовать свою семью. И знаете, иногда они рисуют всех кроме себя. Вот это страшно, когда ребенок не в семье.

Меня очень радует, что сейчас подростки приходят к нам самостоятельно, а не с родителями. Здорово, что они знают про кризисные центры и могут обратиться за помощью бесплатно. Помимо групповых занятий мы проводим мероприятия вне центра: выезжаем с ними на природу, стараемся задействовать в конкурсах и наших презентациях.

— Что нужно предпринять, чтобы в совершенно благополучных семьях дети не чувствовали себя одинокими?

— Я считаю, что нужно проводить лекции и открывать школы для родителей — это было бы здорово. Многие просто не знают, как помочь своему ребенку — идут к неврологам или психиатрам «за таблеткой».

— Все хотят «волшебную таблетку». Но все-таки можно ли дать какие-то универсальные рекомендации по воспитанию? Как сделать так, чтобы ребенок не чувствовал себя чужим в семье?

— Во-первых, любить. Не за что-то, а потому что этот ребенок уже есть в вашей семье. Важно, чтобы родитель был более последовательным. У нас есть две распространенные модели поведения — быть злым и требовательным, либо быть гиперопекающим. Но нужна золотая середина: можно быть требовательным, строгим в каких-то ситуациях, не оскорбляя и не обижая чувств ребенка, и при это не контролировать каждый его шаг.

С ребенком можно общаться, не крича, не применяя физических наказаний. Такого в семье быть не должно.

Родитель, который прибегает к физической силе, показывает прежде всего свою слабость. Я всегда сочувствую детям в семьях, где они зависимы от эмоционального состояния мамы или папы.

Все мы люди, и если чувствуете, что закипаете, лучше уйти, отдышаться, вернуться и снова попытаться наладить с ребенком контакт.

В общем, главное любить, быть последовательным и спокойным. А еще у детей нужно учиться — терпению, принятию, любви к окружающему миру. У ребенка совершенно другой взгляд на наш мир, он учит нас любви к жизни.

— Расскажите о своей семье. Какие качества, как вам кажется, в вас воспитали родители?

— Я из простой семьи. Моя мама работала в Нижневартовске главным библиотекарем, папа монтажник. Они всегда воспитывали в нас с сестрой человеколюбие, способность прощать, умение разговаривать. В нашей семье было принято обсуждать проблемы. И это очень здорово, когда ты можешь сказать маме с папой: «У меня есть проблема, помогите». Не скрывать, не справляться в одиночку. Доверие — это фундамент семьи.

Сейчас у меня уже своя семья: дочка Полина и муж — мой главный мотиватор в жизни.

— Если не медицина, то что?

— Если не медицина, то это все равно была бы смежная отрасль — может быть, психология. Хотя я долгое время занималась хореографией, и перед поступлением в профильный медицинский класс у меня была возможность пойти в хореографию и стать преподавателем танцев. А выбор такой встал, потому что в глубине души я не верила в себя, не думала, что преодолею все трудности и стану врачом. И я благодарна маме с папой, которые сказали: «Ты сможешь! Вперед, все получится!»

После десяти лет обучения в академии я знаю: чтобы заниматься медициной, нужно очень сильно этого хотеть. И я не понимаю врачей, которые кричат на пациентов. Потому что либо ты готов полюбить эту работу, своих пациентов, их родителей, либо не иди в профессию совсем.

Беседовала Любовь Фоминцева
Фото из личного архива Анны Уразбахтиной

Интересное в рубрике:
В его характере все делать по максимуму — бороться с противником на ковре, судить турниры, представ...

Мальчик из челябинского Нязепетровска Коля мечтал о Кавказе — о крае сильных духом всадников. А вот...

Его открытия — от маленьких бабочек до скелета гренландского кита — самого большого животного в&nb...
Дон Кихот и Соловей-разбойник, уходящая Тюмень и библейские сюжеты, геометрия Севера и романтические портреты ...
Он видит в косточке авокадо спрятавшегося кролика, а в деревянном бруске — одалиску. Называет себя ...
Морсы «Ями-Ями» можно попробовать только в Тюмени. При сроке годности в трое суток натурпродукт, сваренный компанией...
В июле 2016 года тюменский историк Егор Макаров издал книгу «Тюмень глазами русских и зарубежных литераторов»...